Над путями, на решётчатой ферме, покачивались на длинных верёвках трое повешенных. Обратившиеся в зомби, они слабо трепыхались. Судя по виду, висят они примерно неделю, не меньше. Двое мужчин и женщина, все голые, в пятнах разложения по всему синюшному телу. Затем я увидел ещё одного. Этот был распят на деревянных складских воротах, прибит гвоздями через запястья и щиколотки. И непонятно было, то ли он жив ещё, то ли уже воскрес.

Везде одно и то же, озверели эти скоты от власти и безнаказанности. Озверели настолько, что сомневаться начинаешь, неужели мы с подобными тварями по одной земле ходили? Нет, неправильно я сказал. Озверели они не от власти и не от безнаказанности. От этого они только проявили свою истинную сущность, до поры скрытую. Ну ничего, эти у нас допрыгаются, обещаю. Именно эти, и очень скоро.

Большой сканировал эфир, но ничего интересного не поймал. Весь радиообмен между станцией и основными силами свёлся к нескольким бытовым вопросам. Даже такая простая вещь, как радиоперекличка, здесь не работала. А зря. Радиопереклички не просто так придумали, знать надо.

Удалось разглядеть, где находится рация. Второй этаж, судя по тому, что видно через окно — бывший кабинет начальника станции. Рация стоит на столе, старенькая «сто девятая». Антенна растянута на крыше, убери её, и связи не будет.

Портативных радиостанций у них не было совсем. Не хранились они на мобилизационных складах. Значит, связи между патрулём, обходящим территорию, и командирами нет. Соответственно, нет и радиообмена между караульным и начальником караула, если у них такой есть. Пока смену не проведут, не узнают, что с патрулём что-то случилось. Нам на руку.

Смена патруля тоже проходила по-патриархальному просто. Ходящий по территории патруль подходил к домику станционного начальства, заходил внутрь, а оттуда им на смену выходил новый патруль. Всё бесхитростно и как метод несения караульной службы ни на что не годится.

Постепенно день склонился к вечеру. Сгустились сумерки, видимость снизилась. Никаких изменений в режиме несения службы не произошло. Наверняка это территории разных банд. Если бы всё произошедшее сегодня случилось с одними и теми же, то какое-то усиление мы бы наверняка наблюдали. Всё же двадцать пять километров всего между станцией и деревней Вяльцы, а этим никто ничего не сообщал. Сочли за труд. Или вообще они враждуют? Всё может быть.

К вечеру в здании станционного начальства началась пьянка. Днем ещё как-то крепились, по крайней мере, никто пьяным не выглядел, а к вечеру расслабились. Конец рабочего дня вроде как. Заметили мы и ещё нечто новое. В маленьком кирпичном блокгаузе напротив здания станционного управления держали людей. Четверо бандитов вечером открыли металлическую дверь и вывели оттуда пятерых девчонок совершенно запуганного вида. Их отвели в здание, а затем мы увидели, как их разложили на совещательном столе в бывшем кабинете начальства и поочерёдно пользовали, кто куда горазд.

Около одиннадцати часов, когда уже совсем стемнело, на станцию приехала белая пятидверная «Нива», из неё вылезли трое с большими стеклянными бутылями. Их заметили из окон и приветствовали дружным рёвом. Наверняка самогонку привезли. И ещё похоже, что какие-то их дружки приехали сюда специально попьянствовать и попользоваться пленными девицами. Возможно, в том месте, где они обитают, так не разгуляешься. А тут никто не видит, тишина и благодать, гуляй как хочешь. Нам тоже на руку.

— Вась, что думаешь? Когда начнём?

— К утру, когда все перепьются, — ответил Васька, не задавая даже вопросов, что именно мы «начнём». — Видел, сколько самогонки привезли?

— Видел, — кивнул я.

Тут и к гадалке ходить не надо. К утру все полягут. А караульные, гуляющие по периметру, будут или пьяными, или совсем не выйдут на улицу. В любом случае торопиться не надо. Кто участвовал в больших попойках, скажет с уверенностью, что ранним утром ни одного их участника никто разбудить не сможет.

Так мы и просидели под крышей склада до четырёх утра. Сначала бандиты наперебой открыли стрельбу из окна по какой-то им только видимой мишени. Развлекались, но меня немного напугали. А как кто явится из начальства усмирять разбушевавшихся бойцов? Только этого нам и не хватало. Но никто не приехал, стрельба стихла.

Затем девчонок отвели в блокгауз. Они почти не держались на ногах, равно как их сопровождающие. Не знаю, пьяными ли были девчонки, или их так попользовали, но те, кто их вёл, были пьяными в дым. Заперев девчонок за железной дверью, бандиты вернулись обратно. Из открытого окна клубами валил табачный дым, раздавались пьяные голоса и звон стаканов. Но интенсивность шума началась снижаться.

К пяти утра всё практически затихло. Патруль тоже на обходы не вылезал, что, в общем, и понятно — привычка шляться по темноте должна постепенно у всех на нет сойти, никогда не знаешь, на кого или что нарвёшься. Лично я бы на их месте тоже на ночь запирался.

— Так, действуем, — скомандовал я, когда окончательно убедился в полной безжизненности противника. — Я и Большой — левый фасад на себя берем, Кэмел, Коля — правый. Чтобы ни одна зараза из окна высунуться не могла.

— А я куда? — спросил Сергеич.

— Сергеич, ты бери снайперку и решай проблему пулемёта на водонапорке. Как света достаточно будет, ты мне знать дай, и начнём. А затем долби по их рации, понял? До пулемёта четыреста метров, до рации и того меньше, не промахнёшься. Ну и просто к окнам соваться не давай, если до заварухи дойдёт, лады?

— Без проблем, — кивнул он, подтягивая к себе чехол с винтовкой. — Сейчас досочку только выдавлю, чтобы позиция была.

— В общем, связь слушай, наблюдай. И контакт держи со Шмелём, ты сигнал подашь, когда прицепы подгонять. Двинули!

Перепившихся уголовников по-хорошему можно было бы спящими вырезать, но есть проблемы — дверь в здание стальная, первый этаж с решётками. На второй лезть проблематично, да и не знаем мы, что внутри, можно напороться на проблемы. Так что первоначальный план менять не будем, как решили, так и сделаем.

Загромождённая складами и пакгаузами территория станции давала возможность передвигаться скрытно, не попадаясь на глаза пулемётному расчёту. Хотя не думаю, что они увидели бы нас без ПНВ, ночь всё же вокруг пока, только на самом горизонте понемногу проявляется смутная такая серость, даже и непонятно, на самом деле или только кажется.

— Всё, расходимся, держим связь, — шепнул я, когда мы, выстроившись гуськом вдоль стены, укрылись за каким-то складом с многочисленными боксами.

Большой двинулся за мной, я слышал, как похрустывает гравий под его немалым весом. Если субъективно судить, я двигался вроде даже тише.

— Вон там нормально будет, — указал я на угол следующего здания, на котором висел пожарный щит и у которого пристроился большой ящик с песком.

То, что надо в данном случае. За ящиком и устроимся, хорошее укрытие.

Дальше пришлось ждать, когда рассвет действительно проявит себя в полную силу. Один раз на связь вышел Сергеич, сказал, что колхозники покатили в эту сторону грузовик с селитрой, с прицепом решили не мучиться. Чуть позже мы расслышали отдалённый звук мотора, вскоре затихший — те ждали дальнейших команд. Потом снова проявился Сергеич, известивший, что света ему теперь вполне хватает и для пулемётчиков, и для рации.

— Доклад о готовности, — запросил я.

Готовность подтвердили. Все были на месте, все уже целились, куда следовало целиться. Сам я направил ствол автомата с навинченным ПБС на торцевое окно второго этажа здания.

Выгляни кто в него — точно пулю схлопочет, тут дистанция метров семьдесят, не больше.

— Начали, — скомандовал я. — Сергеич, огонь!

В утренней тишине раскатисто, словно сломали огромную сухую доску, хлопнул выстрел из СВД. И следом за ним второй, третий, четвёртый, и так до десятого, Сергеич не скупился на пули, исключая все возможные случайности.

— Серый, готово! — доложил он. — Ни пулемёта, ни радио у них.